Лето было самым приятным временем года, воздух на острове мог прогреваться до двадцати двух градусов, поэтому вечерами можно было сидеть на крыльце в легкой одежде и считать звезды на небе. Когда бабушка была в хорошем расположении духа, мы доходили до мыса Виндис и ловили рыбу.
До эмиграции предки отца занимались рыболовным промыслом в Японии, что, конечно же, объясняло, почему бабушка так проворно управлялась с сетью, хотя и разменяла в то время восьмой десяток. Недалеко от мыса и поселка есть природная достопримечательность – гора Коврижка. Знаменита она тем, что имеет вытянутую форму кекса, но как это связано с названием – я не знаю. В семейном альбоме даже было общее фото на фоне Коврижки: мама, папа, бабушка и я. Снимок я бережно храню как единственное напоминание о семье, что когда-то была и у меня.
Сначала в Японии мне было непросто, ведь вместо бескрайних пейзажей я видела только шумный мегаполис Токио. Люди были повсюду и везде, а в нашем поселке их число едва ли перевалило за две тысячи. Может, я и выглядела как японка, но в душе ею не являлась. Даже спустя шесть лет меня тянуло домой, но я боялась снова воочию увидеть руины прошлого, которое настигало меня в Японии только в ночных кошмарах.
Такуми вежливо открыл мне дверь автомобиля и помог выйти из машины. Пронизывающий холодок пробежал по затылку, невольно заставив содрогнуться, не забыв пробраться и под тоненькую куртку. С утра светило солнце, но весеннего тепла не хватало, чтобы согреться.
Такуми осмотрел меня с ног до головы и молча снял свой длинный плащ, который доходил ему почти до щиколоток.
– Возьми, – велел Такуми, протягивая мне верхнюю одежду.
– Я утону в нем, – ответила я, запротестовав. – Ты гораздо выше меня. Мне не холодно, пойдем скорей.
– Стой! – почти приказным и угрожающим тоном сказал он, чем усилил мое недовольство.
Такуми упорствовал, заставив меня натянуть плащ. Он и впрямь оказался велик, поэтому мой спутник запахнул одежду и стянул ее поясом.
Стоит признаться, мне стало теплее, но взглянуть на свое отражение в зеркале я бы не решилась.
– Теперь я колобок, – проворчала я на русском, но тут же вспомнила, что Такуми ничего не понял.
– Коло… что? – попытался повторить он.
Попытка воспроизвести слово позабавила меня, и я фыркнула.
– Колобок – персонаж русской сказки, он округлой формы, – пояснила я. – Иногда мы называем так полных людей. Думаю, в японском языке найдется какой-нибудь аналог, но пока на ум ничего не приходит.
Такуми со всей серьезностью уставился на меня. Я уже оценила его благородный поступок: мужчина был в легком коричневом свитере, который оттенял его карие глаза с пушистыми ресницами.
– Ты выглядишь чудесно, – тихо проронил Такуми и так быстро отвел взгляд, как будто посмотрел на ослепительно-яркое солнце. – А теперь нам нужно спешить, – добавил он. – Можем не успеть.
Вдоль тротуара стояли вагончики, где продавалась уличная еда, и почти везде была очередь. Аромат был чудесным, а в животе предательски заурчало, но Такуми взял меня под руку и завел в узкий переулок, поэтому мысли о перекусе улетучились.
Поозиравшись по сторонам, я заметила, что почти над каждой дверцей дома висело по несколько традиционных бумажных фонариков, называемых тётинами. Лишь они и освещали нам путь.
Миновав еще пару переулков, мы остановились возле дома, построенного в традиционным стиле. По бокам от входа расположились два резных каменных фонаря касуго-торо.
Такуми открыл дверь, приглашая пройти в прихожую гэнкан.
– Я подожду снаружи, – ровным тоном заявил он, чем сильно меня удивил.
– Что? Но как… Почему? Разве ты не обещал мне что-то показать? – заволновалась я, оглядываясь вокруг, словно в доме меня поджидала опасность.
– Я хочу, чтобы ты сама все увидела, а мне нельзя внутрь, – отмахнулся Такуми, будто я задала наивный вопрос, вроде того, в какой стороне света встает солнце.
Меня охватило непонятное чувство: я уже предвкушала, что увижу здесь то, к чему Такуми не допускают. Любопытство поманило меня вглубь дома, стены которого были обтянуты рисовой бумагой.
Приблизившись вплотную к двери фусума [26], я заметила женские силуэты, виднеющиеся сквозь бумажную перегородку. Чуть сдвинув дверь, я обнаружила полутемную комнату, уставленную свечами по периметру.
На татами расположились две девушки, спина той, что сидела вполоборота была слегка оголена. Они смеялись, улыбались и о чем-то шептались, но я не улавливала смысла беседы.
Затем какая-то из девушек открыла шкатулку и достала косметический набор в виде цветка. Наверное, там были специальные белила для лица и шеи, о которых я читала в книгах. Я затаила дыхание, наблюдая за происходящим.
Одна из девушек принялась красить другую, проводя кисточкой от шеи к зоне декольте, а затем поднимаясь выше.
Спустя пару минут кожа стала фарфорово-белой.
То ли они делали вид, что не замечали меня, то ли действительно были так поглощены процессом, что ничего не слышали. Я чувствовала себя крайне неловко, как вор, прокравшийся в чужой дом, чтобы ковыряться в чужих вещах.
Но после этого «представления» я действительно захотела узнать поподробнее о вакансии, предложенной Такуми. Разве не в моих интересах остаться в Токио и строить жизнь в японской столице?
Осторожно задвинув дверь и обуреваемая эмоциями, я вернулась к Такуми, который ждал меня снаружи.
– Майко и гейши? – первое, что выпалила я, когда увидела Такуми, беззаботно стоящего возле фонаря. – И как вакансия связана с ними? – недоверчиво проговорила я.
Лицо Такуми было по-прежнему бесстрастным, словно я опять сморозила очередную глупость.
– Располагаешь ли ты временем, чтобы продолжить прогулку? Полагаю, мне есть что тебе сообщить, – сказал он, пиная камушек на тротуаре.
В свете фонаря Такуми выглядел еще старше, чем я думала, что, скорее, украшало его. И небритость прекрасно подчеркивала его высокие скулы. У такого мужчины точно есть та, с кем он спит. Мне стало неприятно и стыдно, я даже непроизвольно сжала ладони, впившись ногтями в кожу и наказывая себя за неправильные мысли.
Такуми настоял свернуть в соседний переулок, где шум торговых улочек совсем стих. Немного погодя мы наткнулись на деревянную скамейку и расположились на некотором расстоянии друг от друга. Чувство неловкости не покидало меня с того момента, как Такуми пришел в университет. Все казалось странным, однако я чуть успокоилась, поймав себя на мысли, что мне с ним легко. Я заметила, что Такуми часто делает паузу, давая мне несколько минут на размышления. И теперь он снова ждал какого-либо знака с моей стороны, чтобы начать.
Но неожиданно меня посетила еще одна мысль, не имеющая ничего общего с текущим моментом.
В голове возник образ отца. Я понимала, что преподавательская деятельность во Владивостоке была утомительной и ему часто приходилось бывать в разъездах. Но папа много раз брал нас с мамой в этот город вантовых мостов, а иногда расхаживал с умным видом историка по японскому кварталу и рассказывал местные секреты.
Его последний день, проведенный в кругу семьи, был ничем не примечательным, единственное, что я заметила тогда, – усталость и грусть в глазах отца. Тело папы нашли через три дня, в разгар лета, когда мне хотелось считать звезды на небе.
Предательские слезы грозили покатиться по щекам, в горле встал удушающий ком.
Такуми внимательно посмотрел на меня, заметив мое состояние.
– Айуми, – еле слышно спросил он. – С тобой все в порядке?
Я была на грани. Родители, самые родные и дорогие мне люди… почему все так резко оборвалось, превратившись в болезненные воспоминания?
После них осталась лишь пустота, которую я отчаянно пыталась заполнить. Но сейчас я знала, как с этим совладать.
Совладать, чтобы не сорваться.
– Закроешь глаза на секунду? – попросила я, немного сомневаясь в разумности решения.
